Мы тогда с моим первым
мужем были еще совсем безнадежные и купили ее всего
за 300 долларов. Да к тому же, у машины еще и дверь
водительская не закрывалась полностью – щелочка
оставалась после аварии. Насколько я помню, у этой
машины никогда не было техосмотра. Потому что пройти
его она просто была не в состоянии в принципе. Вот
на таком раритете мы ездили какое-то время
огородами, что называется, “до первого гаишника”.
Естественно, что однажды нас все таки остановили.
Стало понятно, что надо бросать эту машину, так как
отдавать права не хотелось. Так она и осталась на
дороге.
- Ваша известность помогает в общении с ГАИ?
- Когда как. Один раз, под Старый Новый год отметила
с подругой праздник бокалом шампанского и уже под
утро поехала домой. И меня остановили гаишники,
спрашивают: “Пили?” Я говорю: “Нет, пол бокала
шампанского в 12 часов, сейчас-то уже 4 утра. Все
давно уже выветрилось”. “Ах, пили!” Ну тут началось:
“Проедем на освидетельствование…”. Потом мы
познакомились, разговорились. В результате, меня
отпустили и дали совет: никогда не признаваться, что
пили когда-то там сутки назад. Отрицайте все!
- Когда обзавелись новой машиной?
- Следующую машину я купила сама, и была очень горда
этим. Это была часть моего гонорара от музыкального
альбома, выпущенного в 1998 году. Это были не такие
уж большие деньги, поэтому я выбрала из определенной
ценовой категории. Выбрала маленькую, симпатичную
машинку Skoda Felicia. Почему-то у меня никогда не
было желания иметь большую машину. Мне нравятся
маленькие, типа божьей коровки. И сейчас у меня тоже
небольшая машина – ситроен.
- Почему то диск 1998 года – единственный?
- Я попала в очень неудачный момент. Я выпустила
диск на звукозаписывающей студии “Союз” в марте, а в
мае студия перестала существовать, а,
соответственно, и все договоренности на еще три
альбома вместе с ним. Да и с концертами сложно стало
– в стране в те годы вообще все было непросто. А еще
я поняла, что несмотря на то, что я очень люблю петь
и работать в студии, - это не мой образ жизни. Я
испытывала жуткий дискомфорт от выступлений в клубе:
ты поешь, но никто не обращает на тебя внимания, все
заняты своими делами – веселятся, пьют, едят…Ты
ощущаешь себя просто радио, которое включили. Поешь
ты под фонограмму или вживую – никого не интересует.
Никакого отношения к актёрской деятельности это не
имеет, это просто зарабатывание денег на жизнь. Я
понимала, что это моя работа, она вот такая – тебя
могут не видеть, но будут слушать. Но всё время с
таким ощущением бороться невозможно.
- Зато на спектакль “Иисус Христос - Суперзвезда”
проблем с публикой не было. Вот уже 18 лет- аншлаги!
- Это правда! На самом деле, никто не может понять,
как спектакль, у которого никогда не было никакой
рекламы, сделанный в непростые 90-е годы может так
долго существовать. Да, у него поменялись декорации,
но принцип-то построения остался тем же, музыка
записана, в то время, аранжировки устарели. А еще,
удивительно, что и от актерского состава ничего не
зависит. У каждого свой зритель. Зал всегда полон.
- Что-то изменилось в вашем восприятии роли?
- Изменилось, конечно. Когда готовили спектакль,
никто вообще не знал, как и что делать. Это был
неизведанный жанр со своей органикой. Сейчас мне
кажется, что тогда мы были какими-то смешными,
носились по сцене, как сумасшедшие (смеется), но
все-все это было в новинку, никто не знал, как
должно быть, быть может поэтому и воспринималось все
на ”ура”. А с течением времени все стало приходить в
более естественную форму, постепенно все стало
гораздо глубже и интересней. И каждый последующий
спектакль появляется что-то новое, и конца и края
этому нет. Я не перестаю этому удивляться! Мария
Магдалина – женщина, которая любит. Она может быть и
дочерью, и матерью, и подругой, и сестрой. Образ
стал более объемный. Но мне кажется, что по
внутренним возрастным ощущениям надо уже подумать о
смене: иногда я себя ощущаю просто-таки матерью
Иисуса, а не его любимой девушкой (смеется), хотя
все, что касается музыкальной партии, у меня пока в
порядке – партия Марии не такая сложная, как
например, партия Иуды. Валерию Яременко, который его
исполняет, уже не так легко выдерживать нужный
диапазон.
- Существуя в рамках программы “Клуб бывших жен”,
кого вы больше стали понимать: женщин или мужчин?
- У меня никогда не было того антагонизма к
мужчинам, который был заложен в начале программы:
женщина хорошая, а мужчина – априори не прав. Этот
формат был навязан американцами, потому как
программа лицензионная. Такой однобокий взгляд – их
работа. Я помню, что на первой программе я
попробовала защитить какого-то мужа. И мне сказали:
“Стоп. Мы не защищаем мужчин, у нас все мужчины
плохие”. Но постепенно ситуация изменилась. Теперь
мы что чувствуем, то и говорим. Часто мы готовы
защищать мужчин больше, чем женщин. Как-то пришла
девушка и говорит: “У меня муж алкоголик. Всю жизнь
испортил, я его лечила, лечила…”. Приходит
нормальный парень, мы его спрашиваем:”Вы алкоголик?
Как часто вы пьете?”: “Раз-два в месяц”. У нас глаза
на лоб! Представляете, женщина прожила 10 лет с
полной уверенностью, что ее муж алкоголик! А он
послушно ходил к наркологу лечиться, хотя он
абсолютно нормальный здоровый человек.
- Что бы вы могли посоветовать женщинам – как выйти
из депрессии развода?
- Во-первых, нужно принять мысль, что избежать
полностью депрессии невозможно. Другое дело, сколько
она будет продолжаться, очень важно в это состояние
не входить глубоко. А страдания даже полезны для
души. Становишься более человечным и сочувствующим и
людей понимаешь легче. А чтобы не уходить в
депрессию слишком глубоко, нельзя оставаться одному
в такой ситуации. Друзья, близкие, психологи – к
кому-то из них надо обратиться за помощью. Мне
помогли психологические курсы групповые. Ты
встречаешься с людьми, у которых такие же проблемы,
как и у тебя. Желательно, на первое время все вещи,
которые напоминают об ушедшем человек, убрать с глаз
долой. Не звонить, не стараться что-то узнать о
человеке, как бы этого ни хотелось. Держать себя в
руках. И поменять имидж. Мне, например, всегда
хотелось сделать что-то с головой. Не смотря на то,
что люблю длинные волосы, но в такие моменты, мне
все время хочется их состричь. В этом есть какой-то
целебный момент – отрезать лишнее. А еще хочется
перекраситься. После второго развода я столько раз
перекрашивала волосы, экспериментировала: была
красного цвета, шоколадного, каштанового, баклажанового и в конце концов стала черной. Этот
цвет собрал меня, сделал меня менее эмоциональной. Я
стала более жесткой, сосредоточенной. А потом
наступил период спокойствия, все в жизни стало
хорошо, и я снова стала блондинкой.